ДУХОВНАЯ ЖИЗНЬ

Пастырь

Наместник Свято-Иоанно-Богословского монастыря архимандрит АВЕЛЬ вспоминает о владыке Димитрии (Градусове), архиепископе Рязанском, своем духовном отце, которого он безмерно чтил и любил.

Два отрока

Архиепископ Димитрий (Градусов), впоследствии схиархиепископ Лазарь Архиепископ Димитрий (Градусов), впоследствии схиархиепископ Лазарь

Из Рязани в село Никуличи, что всего в трех-четырех километрах от города, шли два мальчика-подростка. Если со стороны городского кладбища с церковью "Всех скорбящих Радость" пройти полем эти три-четыре километра, то и выйдите к Никуличам. Это бывшее родовое имение благочестивых дворян Кублицких. Мальчики шли из церкви домой. По дороге у них было принято делать несколько остановок, каждая из которых носила священное название: Вифлеем, Иерусалим, Гефсиманский сад. Останавливаясь, они вспоминали события, связанные в евангельском повествовании с этими названиями. Однажды между ними зашел разговор о том, кто из них кем хочет стать. "Мне бы хотелось быть схимником, чтобы у меня был свой храм, где я молился бы когда хотел и сколько хотел", – высказал один из них свое потаенное желание. Другой же сказал, что хочет стать архиереем, "чтобы принести пользу Святой Церкви и послужить ей во славу Божию". Желание каждого, высказанное от чистого детского сердца, Господь исполнил в точности.
Один из них, Коля Македонов, стал схиархимандритом Авелем, наместником Свято-Иоанно-Богословского мужского монастыря. Второй, Боря Ротов, – митрополитом Ленинградским и Новгородским, членом Священного Синода, председателем Отдела внешних церковных связей, Патриаршим экзархом Западной Европы. Первая хиротония, которую он возглавил в сане архиепископа Ярославского и Ростовского 2 сентября 1961 года, была хиротония во епископа архимандрита Алексия (ныне Святейшего Патриарха Московского и всея Руси).
Описанная выше мирная картина происходила давно, и может показаться, что перед двумя подростками были широко открыты двери в Божий храм. Мы сегодня живем в такое благословенное время, когда восстанавливается из руин, открывается вновь множество храмов, строятся новые, и можно свободно приходить в церковь и молиться Господу. Это воспринимается уже как само собой разумеющееся, и слава Богу. По информации ведущих информационных агентств страны, в этом — 2002 году в празднике Светлого Христова Воскресения приняли участие около 30 млн человек. Но тогда, в 40-е годы уже прошлого столетия, шла Великая Отечественная война. В Рязани, как и везде, после многих и жесточайших революционных гонений на Святую Церковь оставалась одна-единственная действующая церковь в честь иконы Божией Матери "Всех скорбящих Радость", и располагалась она, как упоминалось выше, не в центре города, а на кладбище. Если вы посещали когда-нибудь Рязанский кремль, от красоты, мощи, величия которого дух захватывает, то сравните его с небольшой кладбищенской церковью, оставленной верующим в Рязани, и перед вами воочию предстанет масштаб антицерковной деятельности пришедших тогда к власти людей, попытавшихся отнять у народа то, что он строил веками. Почти повсеместно во всех городах России верующим оставляли только маленькие кладбищенские церкви. Хотя официально Церковь не была запрещена, не благополучие и даже не кусок хлеба – сама жизнь ставилась в зависимость от веры.
Но представьте: зимой, чуть свет мальчики вставали, тихо, чтобы не разбудить никого из родных, в темноте быстро одевались и выходили на улицу. Зябко, голодно… Встретившись, шли вместе в церковь, на службу. И ничто: ни слякоть, ни дождь, ни холод, ни другие обстоятельства – не могло заставить их остаться дома. Дети хранили в себе святую веру так, как будто и не было вовсе всей этой пропаганды. Поистине Сам Господь вел избранных Своих.
Двух мальчиков благословил дружить и всегда помогать друг другу на жизненном пути необыкновенной, святой жизни владыка Димитрий (Градусов), архиепископ Рязанский (впоследствии схиархиепископ Лазарь), у которого они иподиаконствовали. Владыка Лазарь был одним из тех последних исповедников, через которых до нашего поколения дошла преемственность новомучеников Российских. Мальчики навсегда сохранили дружбу, и когда безвременно скончался митрополит Никодим, именно схиархимандрит Авель прочитал над ним разрешительную молитву.

Святая обитель

В одну из летних паломнических поездок по святым местам привел меня Господь посетить святую обитель – Иоанно-Богословский монастырь, а в конце ноября 2001 года поехала в монастырь уже в третий раз, ибо душа всегда стремится туда, где ей особенно хорошо. Помолившись святителю Николаю, отправилась в путь. На удобный рязанский экспресс билетов не было, их надо брать заранее, но я откладывать поездку не стала, время дорого, поехала на простой электричке. Шум, теснота, суета, пронзительные зазывные крики нынешних коробейников – картина обыкновенная. За окном замелькали сначала дома, потом деревья, вот и они выстроились в сплошную стену леса, а далее – бесконечные заснеженные поля. Вечерний сумрак постепенно сгустился, превратившись в ночную мглу. Темно, ничего не видно, и было немного не по себе от того, что так поздно еду. А ехать долго, четыре часа, потом еще на автобусе, потом немного пешком…
Уставшая, наконец-то вышла на станции Рыбное. До старинного села Пощупово, расположившегося у ворот Иоанно-Богословского монастыря, автобус, конечно, нескоро. Кругом темень, магазинчики, привокзальные ларьки закрыты, и оттого эти строения выглядят еще более убого и даже мрачновато... В общем, когда я наконец-то увидела святые врата монастыря, счастливо и глубоко вздохнула, перекрестилась – слава Тебе, Господи! Усталость сразу вдруг исчезла, как не было. Поклонившись, с трепетом вошла в святую обитель. Как-то она меня встретит...
В обители тихо, красиво, все убрано пушистым снегом, как будто монастырь приготовился к Рождеству. Старинная колоколенка XVII века с престолом святителю Николаю, где летом проходила служба, светится белыми стенами, но дверь закрыта. Вдоль аллеи – большие замерзшие деревья, закутанные в снег кусты, между ними – голубое свечение фонарей, медленно кружатся снежинки, и ни одного человека. Никого. Я даже чуть встревожилась, и глупая мысль пришла в голову: вдруг все уже спят… хотя шел только восьмой час. И тут увидела теплые огоньки окон большого Иоанно-Богословского собора. Слава Богу, служба идет… Летом храм был закрыт, и я еще не была в нем.
Вы, дорогой читатель, конечно, не раз имели радость присутствовать на архиерейском богослужении, лицезреть его во всем благолепии, красоте, торжественности, благочинии? Ведь на службах бывает так много, и слава Богу, народу, а на архиерейских – тем более… Разве все углядишь?
В канун празднования Собора Архистратига Михаила и прочих Небесных Сил бесплотных в Свято-Иоанно-Богословском монастыре, в кафедральном соборе, шло обычное, если можно так сказать про праздничное, богослужение. Но представьте: после долгой утомительной дороги, шума, криков навязчивых продавцов, одуряющей музыки, темноты вы вдруг очутились в тихой-тихой заснеженной обители, поднялись по каменным ступеням резного крыльца в храм, открыли осторожно высокую тяжелую дверь и… как бы взлетели на небеса, оставив мир где-то там, далеко внизу.
Под высокими светлыми сводами, не покрытыми еще росписью, – священники в сияющих белизной ризах, на возвышении – его преосвященство епископ в светлом парчовом одеянии, облитый светом множества горящих свечей, вокруг золотятся иконы со святыми ликами, открыты царские врата – передо мной открылось настоящее небесное торжество, залитое сверхъестественным, неземным белым сиянием…
Народу было немного. Неспешное, по древнему образу пение только подчеркивало благоговейную тишину, царившую в храме. Такое пение, наверное, редко где можно услышать, ведь везде свой особенный строй. К нему и привыкнуть надо еще, вернее, дотянуться. Да и не пение это вовсе – молитва Богу.

Свято-Иоанно-Богословский монастырьСвято-Иоанно-Богословский монастырь

Поначалу, придя в храм, мы услаждаемся духовной музыкой, мало вникая в слова молитв, – пишет Ионафан, архиепископ Сумской и Ахтырский. – А в богослужении главное – молитва. Все великие старцы услаждаются не музыкой, даже и духовной, а вознесением молитв, сладкозвучием, многомыслием стихир. Почему в Церкви возглашают 12 или даже 40 раз "Господи, помилуй"? Хватило бы, кажется, и одного раза, но нет, надо пропеть 12 или 40 раз "Господи, помилуй". Или на Пасху "Христос воскресе" возглашается снова и снова. Один старец по этому поводу говорил так: "Пока душа не насытится, она не хочет отходить от имени Господня, и только когда напитается, идет дальше".
Чтобы ощутить, понять всю меру приземленности мира, реальную цену его материальных устремлений, всего того, к чему он так страстно и тщетно стремится, нужно, наверное, вот так войти в храм Божий из темноты мира, после дороги, грязи, суеты и увидеть праздничное православное богослужение во всей его духовной красоте, неспешности и силе. Мне кажется, сделать это лучше в Свято-Иоанно-Богословском монастыре, в день празднования Собора Архистратига Михаила и прочих Небесных Сил…
В тот мой приезд Господь сподобил меня удостоиться беседы с архимандритом Авелем, наместником святой обители. Меня заинтересовала одна служба, после которой все молящиеся в храме встретили его с зажженными свечами. Когда я спросила, почему так, мне ответили, что батюшка Авель очень чтит этот день: ровно 56 лет назад он принял монашеский постриг, который совершил владыка Димитрий (Градусов), архиепископ Рязанский, его духовный отец, пастырь, наставник. И мне захотелось побеседовать с отцом Авелем о его постриге, о том, как он стал священником, о его детстве, о времени, когда он рос, и конечно, о владыке Димитрии, любимейшим духовным чадом которого он был. Но отец Авель, может быть, не очень хорошо себя чувствовал, здоровье у него слабое, и он не был расположен к беседе. Что же делать… После службы я все равно пошла за ним, стала просить, уговаривать. Батюшка молча слушал, но согласия не изъявлял, потом сказал: "После как-нибудь". Тогда я, сознавая весь свой эгоизм, подумала: "Вот сейчас упаду в ножки ему и слезно буду умолять, чтобы он принял меня сегодня". Вдруг батюшка взглянул на меня и говорит: "Не надо падать в снег. Отдохну немного и пришлю за тобой" – и пошел далее к себе, сопровождаемый келейником. А я так и осталась стоять на дороге…

– Это его портрет?

– Да. Подойди поближе, посмотри на его глаза. Сколько на своем веку видел архиереев, а такого не встречал. Вот и еще стоит фотокарточка... просто домашняя...
С фотографии на меня смотрели ласковые, внимательные, как будто совсем живые глаза владыки.

– Отец Авель, вы видели на своем веку много архиереев. Почему владыка Димитрий особенный? Чем он отличается от других?

– Все архиереи хорошие, очень хорошие. Да и вообще-то плохих я и не встречал архиереев. Чем отличается? Не знаю, чем он отличается. Всем... Все качества, какие только могут быть хорошие у человека, он всеми ими обладал.

– Простите, батюшка, а когда вы с ним познакомились?

– Его к нам в Рязань как правящего архиерея прислали в 1943 году. Я мальчик в то время был, начал иподиаконствовать еще у его предшественника, владыки Алексия (Сергеева)...

Владыка

Отец АвельОтец Авель

– Владыка Димитрий, – начал рассказывать отец Авель о своем духовном отце, которого он почитает и любит безмерно, – человек был очень тонкий, воспитанный, душевный. Урожденный дворянин, потомственный, образование получил юридическое, его мирское имя – Владимир Валерианович Градусов. Ярославец. Когда в 17-м году был созван Всероссийский Поместный Собор, чтобы выбрать патриарха и принять новый уклад Церкви, каждая область должна была послать на Собор епископа, священника и мирянина. От Ярославской епархии был на Соборе мирянин – Владимир Валерианович Градусов, будущий архиепископ Рязанский Димитрий...
Собор продолжался долго – много выступали, совещались, выбрали святого патриарха Тихона, потом еще несколько месяцев обсуждали, прорабатывали уклад о положении Церкви, как управлять ею. За это время патриарх обратил внимание, присмотрелся к Владимиру Валериановичу. Он ему очень понравился, и как-то Святейший Тихон ему говорит: "Владимир Валерианович, вам бы нужно быть священником". На что будущий владыка ответил: "Ваше Святейшество, если это вы говорите, значит, это говорит Сам Бог. Я только скажу одно. Я с радостью это приму". И это несмотря на то, что тогда настало трудное время испытаний – священников уж ссылали, иные из священников даже добровольно с себя сан снимали, а он согласился... Его патриарх Тихон в Москве на Соборе и рукоположил.
У отца Авеля бережно хранятся все фотографии владыки Димитрия, среди них есть и такая – молодой священник Владимир Валериановия Градусов, только что рукоположенный святым патриархом Тихоном, и написано: "Пресвитер Успенского Кремлевского собора".
– В Ярославль владыка вернулся уже священником, – продолжает отец Авель. – Ему дали приход на окраине Ярославля – Коровники назывался… Начал служить. По воспоминаниям очевидцев, старых людей, ярославских (я еще застал их), он был очень добрый, милостивый. А время-то какое – сказать трудное, не сказать ничего, кругом разруха. И если кто положит ему какие деньги за требы, то он пока идет до дому, все и раздаст. Он и не мог бы по-другому. О себе никогда не думал. Но вот стали закрывать церкви. Закрыли и его приход. Впоследствии там, в Коровниках, сделали тюрьму, знаменитую ярославскую тюрьму...

Немного истории. Шло противостояние по всем мыслимым и немыслимым религиозным ограничениям. Верующие люди боялись осенить себя крестным знамением. Власти же не просто закрывали храмы, оставляя в городе с миллионным населением одну церковь, – они делали в них увеселительные учреждения, клубы или тюрьмы. Священников расстреливали, ссылали, они принимали мученическую кончину, а те немногие, кто оставался служить, несли на себе всю тяжесть богоборческого времени.
Приведу пересказ замечательной беседы владыки Димитрия с отцом Авелем, услышанной мной от одного из насельников монастыря.
Как-то владыка Димитрий стоял у окна вместе с Колей, а из репродуктора, тогда были такие "черные тарелки", раздается веселая музыка. Владыка спрашивает: "Коля, как ты думаешь, почему везде репродукторы повесили?" – "Чтобы людям весело было". – "Нет, Коля. Кто же будет думать, чтобы людям весело было. Это повесили для того, чтобы люди о Боге не думали и вообще меньше думали, чтобы каждую минуту мысли их были заняты веселыми маршами, чтобы они думали только о том, что им по радио говорят. Их отучают думать самостоятельно".
– Оставили в Ярославле (даже не в городе, за городом) одну церковь, – продолжает отец Авель, – послали владыку служить туда, а это была и не церковь даже, а маленькая часовенка. История ее создания примечательная...
Отец Авель рассказывает, что в Ярославле, впрочем, как и по всей России, в селах, принято было в приходах строить две церкви. Одну величественную – летнюю, другую – маленькую, теплую, зимнюю. Вот и там один был храм летний, Феодоровский, другой теплый – Никольский. Верующим отдали только Никольский. С северной и восточной сторон Никольского храма были устроены ниши, внутри которых, под крышей, помещались написанные иконы. С северной стороны в нише была большая икона святителя Николая. И стали люди замечать, что икона эта светлеет, и на ней как звездочки светлые вспыхивают... Народ сначала лампадку зажег у иконы ("это еще до революции было, тут бы никто не разрешил"). Ее поднимали, опускали, когда нужно, а потом стали говорить: ну что же, лампадку они зажгут, свечи поставят, а вот приложиться – туда же не залезешь! Тогда приладили лестницу и там площадку небольшую устроили, чтобы можно было прикладываться к иконе святителя Николая. Но опять: народу много, то дождь польет, можно поскользнуться, то у кого голова закружится, упадет. И тогда сделали уже каменную крытую лестницу, а под нишей – крошечное помещение, как часовенку. Губернатор из своего губернаторского дома отдал красивый бронзовый иконостас. Тогда и освятили новую церковь-часовенку.
– И вот эту крошечную часовенку-то под нишей, с северной стороны Никольского храма, впоследствии отцу Владимиру Градусову и отдали. А в самом храме главный придел отдали обновленцам, как их в народе называли – "красным", придел поменьше – единоверцам (они из старообрядцев, только подчинялись нашей Церкви). Тогда уж сами власти (уполномоченные и прочие) управляли всем в Церкви. Вот так и получилось: в большом приделе храма – обновленцы, в маленьком – единоверцы. А уж православным (нас называли "тихоновцами", желая как бы этим унизить, обидеть нас – мол, они сами живоцерковники, "Живая Церковь", а мы так, "тихоновцы какие-то") – часовенку, в которой человек 20 только и помещалось.
И на лестнице во время службы стало собираться столько народу, так плотно стояли, что, если только кто качнется, все могли посыпаться. И были такие случаи. Записки, мешки с просфорами по головам передавали. Православный народ вынужден был стоять на улице, а у обновленцев в это время никого не было. Они выйдут, обновленцы-то: "Идите к нам, у нас храм пустой". – "Ну и молитесь там, в пустом храме! У вас одна пустота! Мы пусть и на улице, но в православном храме, где Святейшего Патриарха поминают и все как положено совершается". Вот так, в этой часовенке, отец Владимир Градусов служил много лет.
А потом, когда война-то началась (дочка, матушка его умерли к тому времени, дочка молодая была, но болела все), блаженнейший местоблюститель Сергий (Страгородский) призвал его к архиерейству.
Хиротония отца Владимира во епископа совершалась в Патриаршем Богоявленском Елоховском соборе в Москве на праздник преподобного Феодосия Великого. Там тогда для всей православной России центр был, сам блаженнейший там служил, там место его упокоения. Рукоположенного епископа Димитрия отправили служить, кажется, сначала в Куйбышев (Вятку), а уж затем, в 1943 году, в Рязань. В Ярославле архиереев не было. Всех архиереев забрали, последний был, по-моему, митрополит Агафангел (Преображенский), он теперь к лику святых причислен.

Первое знакомство

Архиепископ Димитрий со своими духовными чадами – отцом Авелем и иеромонахом НикодимомАрхиепископ Димитрий со своими духовными чадами – отцом Авелем и иеромонахом Никодимом

– Когда мы узнали, что новый владыка из протоиереев, в отличие от своего предшественника-монаха, мы с моим другом (Борей Ротовым, будущим митрополитом Никодимом) немного пороптали, – смеется отец Авель. – Старый, да из протоиереев. Нам хотелось, чтобы служба по-монашески продолжала совершаться.
Времени прибытия нового владыки мы не знали, но накануне его приезда мне был сон: иду я как будто из города мимо церкви, а народ идет навстречу мне из церкви и говорит: "Владыка служил, владыка служил..." Я огорчился, думаю про себя: "А я на службе не был. Теперь новый владыка мне не разрешит служить, раз я не пришел". Смотрю – навстречу идет старец, видом как преподобный Серафим, – согбенный, с палочкой, только лицо другое – владыки, как я потом увидел. Я к нему подхожу, поклонился, сложил руки: "Владыка, благословите". Он благословил, но руку не дал, вместо этого вдруг ласково обнял меня. Тут я и говорю ему робко, что я у владыки Алексия иподиаконом служил... А он тихо так отвечает: "И у меня, дорогой мой, будешь в иподиаконстве служить".
Прихожу в церковь, а мне говорят: "Коля, хорошо, что ты пришел. Ведь к нам владыка новый приехал. Сегодня будет служить". Я говорю: "Как же мне быть-то? Мне к 10 часам в военкомат". А меня уговаривают: "Коля, мы без тебя боимся, растеряемся. Ты же знаешь все. Помоги его встретить, облачить, а потом пойдешь в военкомат. Владыка к девяти приедет, у тебя целый час в запасе".
Шла война. В военкомат стали вызывать уже 16-летних, вот и я получил повестку. А военкомат рядом с церковью находился, в бывшей богадельне. Ее построил и содержал один благотворитель. Обитателям, кто мог двигаться, только и послушания было – дорожки на кладбище подметать и лампадки зажигать. Церковь-то кладбищенская, там много было лампадок над могилками. Приехал владыка, встречаем его. Я подхожу к нему, а он вдруг: "Дорогой мой!" – и повторилось все в точности, как во сне: обнял, поцеловал. Я сразу его лицо узнал тогда.
Началось богослужение, вижу, что десять минут остается до назначенного в повестке из военкомата часа, начал орарь с себя снимать, а тоже не догадался: надо было подойти и благословиться у владыки идти в военкомат, а я вроде сам. Вдруг владыка Димитрий повернулся от престола и говорит: "Не снимай одеяние, стой так..." Я не решился ослушаться, поправил облачение и остался. Думаю: пусть хоть военный трибунал судит, раз владыка сказал – не пойду никуда. И не пошел в назначенное время в военкомат. Обедня отошла, а владыка больше ничего не сказал.
Только представьте: в 1943 году, во время войны, ради послушания владыке не пойти в назначенное время в военкомат! Поистине, только вера спасает. После службы юноша отправился в военкомат, а там старуха-сторож изнутри: "Вы что, с ума сегодня все посходили?" Оказывается, кто-то писал повестки и не посмотрел, на какой день недели выпадает вызов, и в воскресенье, в выходной день, там никого не было! И владыке никто не мог сказать, куда собрался его иподиакон, но он остановил его.

Будущий митрополит Никодим (Ротов) служил секретарем у владыки ДимитрияБудущий митрополит Никодим (Ротов) служил секретарем у владыки Димитрия

– Дано было ему от Господа провидчество, – продолжает рассказывать отец Авель. – Я иду после службы и думаю: "Господи, тот владыка хорош был, а этот еще лучше". И как-то сразу после этого случая с повесткой и приснившегося сна прилепился к нему всем сердцем и душой. Вот так я и познакомился с владыкой. Потом он уехал в Ярославль, к своему хозяину – святителю Димитрию Ростовскому, имя которого носил, а мне предрек, что и я к нему приеду, хотя обстоятельства не располагались к этому – я тогда служил уже на приходе и не мог последовать за ним. Но позже, как и сказал владыка, действительно переехал в Ярославль и служил при нем уже священником.
Отец Авель рассказывает, что владыка Димитрий внушал к себе безграничную любовь всех, с кем ему приходилось общаться. Ведь недаром власти отняли у него приход в Ярославле и послали служить в крошечную часовенку, надеясь, что туда к нему уж не будет приходить такое количество народу на службу. Но и там, в крошечной часовенке, на службах собиралось так много людей, все стояли так плотно, что и пошевельнуться нельзя было. Сколько людей почитали этого большого молитвенника, любили безмерно, сколько духовных чад он взрастил, скольким людям он был единственным утешением! И что замечательно: власти делали все возможное, чтобы разлучить пастыря духовного со своими чадами, но тщетно. Когда отец Авель, его любимое духовное чадо, по воле властей был вынужден оставить родные места и покинуть свою паству, уже его духовные чада так же ехали за ним, продолжая окормляться у своего любимого батюшки. Отец Авель настолько доверял своему духовному наставнику, что скажи ему тот: поди, прыгни с колокольни – он бы и прыгнул не раздумывая...
– Владыке нельзя было не верить. Он видел духовными очами все, что происходит вокруг, знал, предвидел все, что будет...

Рукоположение

– Отец Авель, вас рукополагал владыка? Расскажите, пожалуйста, об этом.

– Да, владыка. Дело было так. Родители мои работали и жили в городе, но недалеко за городом, в колхозе, у нас был дом, и мы на лето приезжали туда как на дачу. В колхозе пасека была, а работать на ней было некому. Мужчины все на войне, в колхозе одни ребята да старики. Наняли работать пчеловодом одного мужчину из города, но пасека у него плохо развивалась, пчелы гибли, никакого дохода. На колхозном собрании этому пасечнику выразили общественное порицание, но один колхозник выступил и сказал: "Что же вы хотите? Он курит, он блудит, пчелы этого не любят. Какой же он пчеловод?" Кто-то реплику бросил: "Да где же нам монаха-то взять?" Тут вспомнили обо мне и предложили пойти на курсы пчеловодов. Я согласился.

– Отец Авель, почему же о вас вспомнили? Ведь вы еще даже не иподиаконствовали у владыки и до монашества было далеко…

– А меня с детства звали Коля-монах, даже когда я совсем маленьким был. Говорят, я очень любил в церковь ходить. Меня умоют, оденут, выпустят на улицу гулять, а я сразу в церковь шел. Выйдут, спросят: где наш мальчик, а соседи отвечают: он в церкви.
Однажды на пасеке у Николая защемило сердце, "стосковалось, что ли", как выразился отец Авель, хотелось плакать безо всякой причины, плохо себя почувствовал, да и сон вспомнился со святителем Николаем, где к смерти было ему велено готовиться… Как только закончил работу, пошел к своему наставнику спросить, что это значит. Может быть, душа чувствует, что пора умирать, предчувствует наступление смерти, и нужно как-то особенно подготовиться к ней. Ведь шла война, город бомбили…
– Тогда у владыки была помощницей замечательная женщина, Мария Ивановна, из Москвы. Она на рынке и продукты закупит, и приготовит, она же занесет на почту корреспонденцию и получит ее. В тот день к вечеру пошла Мария Ивановна на почту письма относить, стала дверь с улицы на ключ закрывать, а владыка ей говорит: "Машенька, не закрывай, ко мне сейчас Коля придет". – "Хорошо, владыка". Сошла с крыльца и машинально повернулась в ту сторону, откуда я шел. Остановилась, ждет. Я подхожу, она и спрашивает: "Ты договаривался, что ли? Иди, он ждет тебя. Не велел запирать". Я ничего не сказал, потому что, конечно, не договаривался, владыка и так все знал заранее.
Вошел, сел и начал рассказывать про свое состояние, свой сон. А он и говорит мне: "Ангел мой, – он всегда так обращался ко мне, – это душа твоя предчувствует, что в Совете Вышнем решена твоя судьба. Волею Божией тебе нужно принимать сан диакона". Это было так неожиданно для меня: дело в том, что я мечтал стать монахом, принять монашеский постриг. "Нет-нет, владыка. Я бы вас просил, чтобы вы меня в монахи постригли". А он настаивает: "Диаконом надо быть". Я опять: "У меня ни слуха, ни голоса нет" – владыка в ответ смеется: "Нашел рыбу, что ли, безголосую? Преподобный Серафим тоже был безголосый, а вся Россия его слышала и слышит. И он всех слышит. Ты не имеешь права отказываться. Такова воля Божия".
На день празднования иконе Божией Матери "Всех скорбящих Радость", в престольный праздник храма, владыка рукоположил меня во диакона.

Кто хоть раз побывает в Рязанском кремле, уж никогда в душе не расстанется с ним. Фото Бориса ЧубатюкаКто хоть раз побывает в Рязанском кремле, уж никогда в душе не расстанется с ним. Фото Бориса Чубатюка

Священство

Через год диакона Николая владыка Димитрий рукоположил в священники.

– Для меня это было тоже неожиданностью.

– Почему?

– Потому что я и не мечтал быть священником. Я знал таких священников, такие образцы. Ведь тогда священники были все старорежимные, с прекрасным образованием, все – проповедники, златоусты, и я – какой-то 19-летний мальчишка, какой же я священник? Вот владыка и не стал мне ничего предварительно говорить. 11 января по старому стилю, а по новому – 24-го это день преподобного Феодосия Великого, владыка всегда старался его чтить – он в этот день принял архиерейскую хиротонию. Так и тогда: позвал меня и говорит: "Завтра я буду служить, и ты готовься. Пойди в церковь, там у отца Симеона исповедуйся" – и распорядился служить в белых облачениях, потому что шло еще попразднство Богоявления. Я ни о чем не догадывался, хотя владыка сам всегда меня исповедовал. А когда подошло время, на Херувимской, он мне покровец не на плечо кладет, а на голову, как ставленнику. Что же?.. Стала совершаться хиротония священническая. И повели, повели…
– И что дивно, – продолжает отец Авель. – Тут у нас в Захарове, недалеко от Рязани, Полюшка слепая жила. В тот день пришли к ней поутру две женщины. А она вдруг их встречает и говорит: "Ни-ни, сейчас я с вами беседовать не буду. Вы идите назад в Рязань (а они рано пришли-то), и когда у отца Авеля получите благословение, тогда ко мне придете, тогда я с вами буду беседовать". Они возражать ей не посмели, возвращаются назад, идут и по дороге рассуждают: "Как же у отца Авеля благословение получить, ведь он же диакон, диакон-то не благословляет?! Может быть, нам нужно просто к нему показаться и сказать: отец диакон, вот мы к Полюшке пойдем". Входят они в храм (храм-то действующий – один), а меня во священники рукополагают. Когда литургия завершилась и ставленник дает крест всем для целования, они подходят ко мне и говорят: "Батюшка, мы к Полюшке сегодня ходили, а она с нами не стала разговаривать, сюда послала, велела сначала у вас благословиться". Я благословил, просфорочку ей попросил отнести. Вот как она это могла знать?.. Такие люди-то Божии...
А потом владыка послал меня на приход, совсем под городом, в Городище. Храм там был очень хороший, и я три года в нем служил – с 47-го по 50 год...
– Вот на Пасху ходили, – вспоминает отец Авель. – Матушка, что помощницей у меня была, Царствие ей Божие, бывало, скажет: "В этой семье – сплошная нужда". (У отца Авеля была тогда замечательная помощница, во всем самоотверженно ему помогавшая. – В.М.) И пока молебен служу, она на кухне все яйца выложит из корзинки, деньги незаметно положит так, чтобы нашли потом. Один раз в Канищеве начали с 6 часов утра ходить на Пасху и до 12 ночи. Что же, люди просят, им дали только два дня освобождения от колхоза, а там три тысячи домов. Я утром встал, надо начинать, а ее нет. Думаю, куда она пропала, нервничаю, а начинать надо обязательно с ней. Вдруг она прибежала, задыхается от бега: "Батюшка, не ругай, батюшка, не ругай!" – "Ладно, потом разберемся, сейчас некогда". А она в Рязань ходила ночью, чуть свет, и успела обратно вернуться. Отнесла две корзины крашеных яиц в дом для душевнобольных. Говорит, ей уж очень жалко их, они ведь тоже понимают, что Пасха пришла, а к ним никто не придет...

После войны вновь начались гонения на Церковь. Власти стали использовать любые, самые нелепые предлоги, чтобы дискредитировать священнослужителей. Обвинения строились даже на святой обязанности каждого священника помогать своей пастве. Владыка Димитрий предвидел, что и его духовное чадо не обойдут "вниманием", потому и предсказал ему переезд из родных рязанских мест в Ярославль, хотя поначалу отца Авеля было решено перевести в Троице-Сергиеву Лавру, подальше от местного начальства.
– Я поставил в известность о переводе меня в Лавру своего владыку-старца: "Оставляю приход не по своей воле, поэтому благословите на переход в Лавру". Владыка Димитрий ответил мне: "В Лавре ты будешь жить только для себя, только себя спасать, а мне здесь, в Ярославле, нужны священники, приезжай ко мне". Тогда я и уехал к нему в Ярославль. Там мне Господь привел и похоронить его. А потом, в хрущевское время, тут опять гонения начались…
Еще немного истории. Четыре десятилетия назад, при Н.С. Хрущеве, было трудное время для Русской Православной Церкви, сравнимое по масштабу гонений с революционным. То был период массового административного закрытия храмов...
В стране, где служили всего 70–100 священников и где оставалось 50–60 православных храмов, тысячи и тысячи идеологов и агитаторов атеизма работали. (Сравните: в 1894 году Духовное ведомство России имело 56 000 церквей и 109 000 священников, в начале XX столетия число их, может быть, в предвидении страшных гонений, увеличилось почти вдвое.) Только в одном Краснодарском крае в поте лица трудились над перевоспитанием православного гражданина – "темного, невежественного, мешающего строительству светлого будущего", около 3000 агитаторов и пропагандистов. Священникам запрещали крестить детей, запрещали их причащать, посещать приходы, проповедовать, совершать крестные ходы, требовали от них, чтобы они не общались с верующими, не совершали паломничеств, не постригали в монашество, не реставрировали старые и не строили новые храмы. Священников не прописывали в паспортных столах, им не выдавали регистраций.

"Так уж все рязанцы приучены были – в первую очередь испрашивать благословения у святителя Василия Рязанского..." Икона XIX в. Рязанский историко-культурный музей-заповедник"Так уж все рязанцы приучены были – в первую очередь испрашивать благословения у святителя Василия Рязанского..." Икона XIX в. Рязанский историко-культурный музей-заповедник

Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий II вспоминает о том времени: "В 1964 году я был назначен управляющим делами Московской Патриархии и постоянным членом Священного Синода. Первое мое впечатление от управления делами: множество священнослужителей из различных регионов страны, сидящих в коридоре в ожидании приема. Это были люди, оказавшиеся без места в результате закрытия храмов, лишенные регистрации Совета по делам религии, не имеющие более средств к существованию. Необходимо было позаботиться об этих священниках и диаконах, устроить их жизнь и дальнейшее служение. Другое впечатление от управления делами – огромное количество прошений об открытии храмов. И единственное, что мы могли сделать, – это, присоединив свое ходатайство, переадресовать просьбы верующих в Совет по делам религий, но храмы в то время не открывались. Более того, еще в течение нескольких лет продолжалась кампания по закрытию храмов".
– Вот как раз случай, опять с Полюшкой связан, – продолжает беседу отец Авель. – Я находился как бы на нелегальном положении, к служению меня не допускали, а в церковь-то все равно ходил. Как-то вхожу в кафедральный собор – и прямо ко святителю Василию Рязанскому, уж так все рязанцы приучены: в первую очередь к нему подходить как к живому, благословение испрашивать. Подхожу к святителю, и тут меня какая-то женщина за рукав дергает. Я повернулся: "Что случилось?" – а она мне говорит: "Батюшка, извините, я боялась, что вы войдете в алтарь и я не смогу с вами переговорить. А мне нужно передать вам…" – "Что передать?" – "Я у Полюшки была. А Полюшка сказала: передай, мол, отцу Авелю, что он еще будет служить, и в соборе будет служить". Я десять лет потом в кафедральном соборе прослужил почетным настоятелем.

Постриг

Время беседы летело незаметно и быстро. Надо было уже заканчивать ее, дать отдых батюшке, но я еще не узнала, как отец Авель принял монашеский постриг. Ведь как раз вчера исполнилось 56 лет со дня его монашеского пострига.

– Батюшка, а монашеский постриг вы от кого приняли?

– От владыки Димитрия я принял постриг и в монашество, он же и в игумена меня возводил и великую схиму на меня возложил – все, все от него. На Архангела Михаила архиепископ Димитрий поехал в Ранненбург, теперь город Чаплыгин Воронежско-Липецкой епархии (раньше – Рязанской). И я его сопровождал. Там, в Чаплыгине самом, церкви не было, все были закрыты. Только в ближайшем селе, Кривополяна, церковь осталась во имя Пресвятой Богородицы. Это бывшая Ранненбургская Петропавловская пустынь.
– Мы с владыкой поехали служить в среду, на Архангела Михаила, как в нынешний год, а в четверг была "Скоропослушница". Туда приехало очень много монахинь из Дивеева, больше послушниц, которые готовились принять монашеский постриг от владыки. Они уж из ссылки стали возвращаться.
Владыка тогда остановился у старосты, он был очень болезненный. Еще во время священства, когда был подавлен мятеж белогвардейцев в Ярославле, он попался в руки большевикам: его и били, и ноги переломали, и теперь он очень болел, поэтому постриг монахинь должен был совершаться не в церкви. Владыка послал меня в церковь: "Пойди, принеси мне облачение, Евангелие, крест, ножницы…"
– Я пошел в церковь, а настроение у меня было тогда, – опять смеется отец Авель, – как от обиды: расстраивался, скорбел – всех постригают, а меня нет… Но владыке не решался сказать об этом... В храме, сбоку, стояла чудотворная Тихвинская икона Пресвятой Богородицы. Она и по сей день там пребывает. И мне тогда показалось, что образ Царицы Небесной как бы ожил. Я быстро подошел к ней, посмотрел – нет, показалось, наверное. Постоял немного у образа и обратился к Божией Матери со слезной жалобой: "Матерь Божия, что же это делается! Вот владыка все обещает мне совершить мой постриг в монахи и не совершает до сих пор. Кто-то приехал – он их и знать не знает, – а сегодня уж и постригает, а меня нет". А потом мне стыдно, совестно сделалось за такие слова, я на колени упал перед Царицей Небесной и еще больше заплакал: "Матерь Божия, прости, прости меня. Зачем я так сказал? Зачем я так даже помыслил? Пусть владыка их постригает. Ведь, может, совсем Твоей воли нет, чтобы мне быть монахом... Но только, Матушка Богородица, хотя бы перед самой смертью удостой все же меня быть самой последней овечкой Твоего стада... Я готов ждать хоть до самой смерти…"
Проплакавшись, отец Авель умылся, собрался, вернулся к владыке, облачил его. Владыка сел, посадил его на лавку рядом и говорит: "Ну, ангел мой, получай что просил!" Владыка поистине был пастырем своему чаду, знал, видел духовными очами все, что происходит с ним. Тот смотрит на него в растерянности: "Что я просил?.. Я ничего не просил у вас, владыка". "А у Кого просил?" Обведя всех глазами, люди вокруг меня все незнакомые, кроме Марии Ивановны, отец Авель спрашивает: "Марья Ивановна, я у вас что-то просил?" – "Нет, Коленька". Тогда владыка прямо спрашивает: "Что ты сейчас вот в церкви просил у Матери Божией? Вот ты пошел в церковь собирать все, а я – в комнатку, помолиться Царице Небесной, просить Ее утвердить всех на постриг. Она и повелела... Я сейчас и тебя буду постригать…" – "Владыка, как постригать?! У меня ничего нет с собой – ни мантии, ни рясы, ни клобука, ничего". – "Я ничего не знаю, я ослушаться Божию Матерь не могу". Вот так я принял постриг от владыки.

Эпилог

Наша беседа закончилась. Отец Авель показал мне еще несколько фотографий владыки: "Вон посмотрите, в мантии он в архиерейской". На фото надпись: "Чаду моему милому, отцу Авелю кроткому. 15.6.50 года. Архиепископ Димитрий". Разрешил сделать фото на память, благословил и отпустил с Богом. На прощание с улыбкой сказал: "Ну вот, я тебе наговорил тут, теперь разбирайся".
Уезжала я рано, в шесть часов, было темно, но за ночь обитель вновь окуталась снежным покровом, даже стволы деревьев запорошило снегом. В большом городе теперь такого не увидишь. Тихо, красиво... Господи, как трудно покидать обитель Твою...

Валентина МОРЕВА

Спонсор публикации статьи: компания «Амикс Груп» предлагает услуги логистики. Воспользовавшись предложением компании, Вы сможете заказать контейнерные перевозки в Хабаровск, Владивосток, Южно-Сахалинск и в другие города. Использование современного мирового опыта, и оперативное реагирование на постоянно меняющиеся тенденции рынка логистических услуг, позволяет осуществлять работы соответствующий самым высоким стандартам качества. Так же к Вашим услугам железнодорожные, автомобильные грузоперевозки, и грузоперевозки авиатранспортом. Подробнее ознакомиться с предложением компании можно на сайте http://AmixGroup.ru

TopList