О вере, верности и памяти

Все началось с того, что регент нашего соломбальского храма, Диодор Борисович, разучил с хором песнопение "Земле Русская" (стихиры на стиховне 2-го гласа из службы Всем святым, в земле Российской просиявшим). А на другой день во время литургии хор впервые исполнил это чудное песнопение в качестве концерта. Дима, присутствовавший на спевке и немного запомнивший мелодию, хотел было подтянуть певчим. Но был настолько потрясен глубоким смыслом слов и величественным звучанием стихир, что даже рта раскрыть не смог. Что до отца Николая, то по окончании литургии он лично вынес на клирос на серебряной тарелочке аккуратно нарезанную большую просфору и каждого певчего похвалил. Разумеется, больше всего похвал по справедливости досталось Диодору Борисовичу.
Но наблюдательный Дима подметил, что песнопение "Земле Русская" явно возбудило в его крестном, отце Николае, какие-то думы или воспоминания. И он не ошибся. После молебнов и крестин, попивая на церковной кухне чай со знаменитым "соломбальским церковным", очень толстым и масляным блинчиком, отец Николай обратился к Диме с такими словами:
– А ну-ка, крестник, скажи, какие слова происходят от слова "вера"?
Дима стал припоминать. "Доверие", "приверженность", "уверенность", "верность"... Но для чего это понадобилось отцу Николаю играть с ним в слова?
– Вот именно – верность, – промолвил отец Николай. – Слышал, как сегодня пели: "Русь Святая, храни веру православную, в нейже тебе утверждение". А что значит "хранить веру православную"? Это значит, несмотря ни на какие испытания, сохранять верность ей. Как хранили ее апостолы, мученики, святители, преподобные и праведные минувших веков. И как пребыли ей верны мученики и исповедники совсем недавних времен. Хочешь, расскажу тебе про двух священников, которые служили в нашем храме лет тридцать тому назад? Они оба были исповедниками. То есть пострадали за свою верность Православию.
Дима охотно согласился. И тогда отец Николай повел крестника совсем недалеко – к черному гранитному памятнику, что стоял близ левой стены храма. К памятнику был прикреплен металлический овал с фотографией пожилого благообразного священника.
– Знаешь что-нибудь про этого батюшку? — спросил отец Николай Диму. Вообще-то кое-что о нем Дима знал. Потому что на памятнике виднелась надпись, указывавшая, что здесь погребен протоиерей Василий Олимпиевич Гольчиков. Были приведены и даты его жизни – 1884–1966 годы. Имелись еще две надписи. Одна, у основания памятника, гласила: "От детей". Стало быть, памятник отцу Василию поставили его дети. И под фотографией – другая надпись, звучавшая как завещание: "Братие мои и друзи, не забывайте мя, егда молитеся ко Господу". Значит, погребенный здесь священник завещал знавшим его людям молиться за него. А еще от старых прихожанок Дима слыхал, что отец Василий почему-то работал то ли дворником, то ли извозчиком... И что кто-то почему-то предлагал ему снять сан, да тот отказался... Конечно, полузнание лучше, чем полное незнание. Но Дима решил, что благоразумнее сознаться в своем незнании.
И тогда отец Николай сам поведал ему о судьбе протоиерея-исповедника Василия Гольчикова и его друга и сослужителя отца Николая Вотчинского. А ему о них рассказывали дети отца Василия — Александр Васильевич и Софья Васильевна. А также бывшая медсестра онкологического диспансера Степанида Григорьевна Анненкова и старая прихожанка соломбальского храма Тамара Николаевна. А так как и мне пришлось встречаться с этими людьми, попробую пересказать то, о чем они говорили отцу Николаю. И о чем в свою очередь тот поведал Диме.

Протоиерей Василий Гольчиков

Отец Василий Гольчиков был коренным северянином. Родился он в Лешуконье, в деревне Усть-Низемье, в семье зажиточного крестьянина, занимавшегося торговлей. Помимо Василия в семье Гольчиковых было еще три сына и дочь, которую звали Матреной.

Олимпий Гольчиков воспитал детей в благочестии. И постарался дать им самое лучшее образование, которое было доступно для крестьянских детей в тех отдаленных от больших городов краях. Василий по окончании церковно-приходской школы в селе Койнае продолжил свое образование в гимназии. А затем, с 1901 года, семнадцатилетний деревенский паренек сам стал преподавать в церковно-приходской школе в селе Несь. Учительствовал он 13 лет. Учился при этом и сам, пополняя свои знания чтением книг, с которыми он дружил на протяжении всей своей долгой жизни. За годы учительской работы Василий Олимпиевич вырос, возмужал. Обзавелся и семьей, женившись на дочери крестьянина из мезенского села Кимжа Анне Артемьевне, преподававшей рукоделие в приходской школе.
В Кимже был деревянный храм, освященный в честь иконы Божией Матери "Одигитрии" ("Путеводительницы"). Он сохранился и доныне, хотя богослужения в нем пока не возобновлены. Во времена гонений этот храм уцелел. Возможно, благодаря тому, что был объявлен памятником деревянного зодчества второй половины XVIII века. В 1914 году Василий Гольчиков был рукоположен в сан священника и направлен служить в эту церковь. Между прочим, хиротония его происходила в Спасо-Преображенском морском соборе в Соломбале.
"Надо же, – подумал Дима, – ведь хотя Преображенский собор после революции был разрушен, известно место, где он стоял. И оно находится в десяти минутах ходьбы от нашего храма. Выходит, что многое в жизни отца Василия было связано с Соломбалой. Ведь тут его и рукополагали..."
...Священническое служение отца Василия в Кимже продолжалось 20 лет. Здесь застала его революция и последовавшие за нею гонения на веру. Здесь начались его испытания на верность Православию. Со слов дочери отца Василия, "воинствующие атеисты" пытались склонить сельского священника к снятию сана. "Откажись, не служи", – говорили ему, угрожая в противном случае расправой. Но искусители уходили ни с чем. "Я от веры не откажусь", – заявлял им отец Василий.

Расправа последовала вскоре. В марте 1935 года отец Василий был арестован. Его обвинили в "создании контрреволюционной группировки церковников" в Кимже. А также в том, что он "устраивает нелегальные сборища церковников, ведет антисоветскую агитацию среди крестьян о тяжелой жизни при Советской власти".
Разумеется, это обвинение не соответствовало истине. Ведь из материалов следственного дела отца Василия (с которыми впоследствии получил возможность ознакомиться его сын Александр) становилось очевидным то, что никакой "контрреволюционной группировки" в Кимже не было и в помине. Тем более со священником во главе. Ни в каких выступлениях против Советской власти отец Василий не участвовал. Так, когда 5 марта 1935 года местные крестьяне, изведавшие на горьком опыте всю лживость лозунгов Советской власти и обещаний счастливой жизни в неопределенном будущем, собрались на стихийную сходку возле храма, священника на этой сходке не было. Когда же он от людей узнал о происшедшем, только и произнес: "Не надо было этого делать". Но разве собирались принимать это во внимание те, кто сфабриковал суд над отцом Василием? Для них он был виновен прежде всего в том, что был настоящим пастырем, хранившим верность православной вере.
В вину отцу Василию было поставлено и то, что он исполнял свой долг священника – утешал людей, укреплял в них веру. Ведь именно к нему шли за советом те, кто оказался обманут, обижен, ограблен безбожной властью. Что он мог им сказать? Чем помочь? Конечно, он уговаривал их положиться на Господа, "потерпеть и мужаться". И это, судя по следственным документам, также было вменено ему в преступление: "кимженский поп внедрял в массы о необходимости верить в Бога, что может освободить от советского гнета".
В ноябре 1935 года отцу Василию был вынесен приговор по 10 пункту 58 статьи Уголовного кодекса. "За контрреволюционную агитацию" он был осужден на три года концлагеря. Срок отбывал в Карагандинских лагерях.
Во время следствия над отцом Василием пострадала и его семья. Анну Артемьевну с детьми выселили из церковного дома, где они жили. Отобрали домашнюю живность и разграбили имущество. Некоторое время осиротевшая семья отца Василия ютилась в сарае. Потом один из кимженских крестьян, уважавший отца Василия, подарил его жене и детям свой бывший домик – лачужку, состоявшую из одной комнаты. Таким образом, вместе с отцом Василием претерпели гонения и его родные. Особенно Анна Артемьевна, которая после ареста мужа прожила всего-навсего шесть лет. И из этих шести лет три года денно и нощно молила она Царицу Небесную, чтобы сохранила Она "во узах и горьких работах" отца Василия...

И молитвы ее были услышаны. В 1938 году отец Василий вернулся в Кимжу. Одигитриевская церковь к этому времени была закрыта. После ареста отца Василия богослужений в ней больше не совершалось. Куда было податься бесприютному священнику с судимостью по "контрреволюционной" статье? И тогда надумал отец Василий поехать в Архангельск, где жила его сестра. Так семья Гольчиковых и оказалась в Архангельске.
Но это было лишь продолжением испытаний отца Василия. Поселились они в бараке. Из мебели поначалу была у них одна-единственная кровать, на которой спали батюшка с матушкой. А ребятишки на ночь укладывались на полу, поближе друг к дружке, чтобы согреться... В Архангельске перенес отец Василий большую, непоправимую утрату – в 1941 году, не вынеся лишений, скончалась его жена Анна Артемьевна. Могила ее находится на архангельском Кузнечевском кладбище.
Однако и это горе, постигшее отца Василия в Архангельске, было далеко не последним его горем. Ему не удалось получить места священника при каком-либо из городских храмов. И дело тут было не только в том, что за плечами его был лагерный срок по "контрреволюционной" статье. А еще и в том, что к моменту его освобождения в Архангельске действовали всего-навсего два храма – Ильинский кладбищенский (ставший после разрушения кафедрального Свято-Троицкого собора главным городским храмом) да соломбальская, тоже кладбищенская, церковь Святителя Мартина Исповедника. Даже можно сказать, что в Архангельске в те годы было не два храма, а только один. Потому что в соломбальской церкви служили тогда обновленческие священники...
...Тут Дима стал вспоминать, кто такие были "обновленцы". И вспомнил, что так называли священнослужителей, активно сотрудничавших с Советской властью. Сотрудничество это подчас доходило до доносительства. Многих верных пастырей и благочестивых мирян погубили обновленцы. Так, один из главных деятелей обновленчества, священник Александр Введенский, стал виновником мученической кончины святителя Вениамина, митрополита Петроградского. Конец обновленчества был бесславным. К середине 1940-х годов оно сошло на нет, оставив по себе недобрую, позорную память.
Возможно, согласись отец Василий перейти к обновленцам, они охотно приняли бы его, как принимали спешивших в их ряды "духовных уродов и отщепенцев". И постарались бы обеспечить ему безбедное и безопасное житье. Но отец Василий принадлежал к числу тех людей, у которых, по словам поэта и философа Г.С. Сковороды, "совесть, как чистый хрусталь". Поэтому с обновленцами у него не могло быть ничего общего.
...Не сумев найти места священника в Архангельске, отец Василий устроился на работу в организацию, ведавшую уборкой города. Кстати, в те времена в ней работало немало ссыльных или изгнанных из разрушенных храмов священнослужителей. Почти 10 лет отец Василий проработал там возчиком. Впоследствии был даже награжден медалью "За доблестный труд". Летом и зимой, в любую погоду, то на телеге, то на санях возил он по городу то дрова, то мусор, а то и бочку с нечистотами... За это время выросли его дети. Приближалась старость. А отец Василий все так же развозил по архангельским улицам то дрова, то нечистоты. И уже не оставалось надежды, что он когда-либо будет служить в храме литургию.

Остается лишь удивляться стойкости отца Василия в его многолетнем, повседневном, незаметном для других мученичестве. Возможно, у другого на его месте родился бы вопрос, обращенный к Небу: "Доколе, Господи?" Но он ни разу не возроптал на Бога за то, что не предвидится конца его испытаниям. И готов был терпеливо нести их до конца.
Мужество отца Василия и его верность православной вере были вознаграждены Господом еще при его жизни. В 1946 году отец Василий получил место второго священника в соломбальской церкви, которая к тому времени перестала быть обновленческой. На эту должность его определил епископ Леонтий (Смирнов), впоследствии архиепископ, который и сам прошел через тюрьмы и лагеря. С 1947 по 1966 год отец Василий являлся настоятелем Соломбальского храма. Впоследствии он был возведен в сан протоиерея и награжден митрой. Знаменательно, что священническое служение его возобновилось в светлый и радостный праздник Рождества Христова. Казалось бы, теперь наступил конец его испытаниям. Но это было не так.
Как "служитель культа" отец Василий неоднократно подвергался насмешкам и клевете от воинствующих безбожников. О том, что ему довелось перенести, известно по рассказам старых прихожан Соломбальского храма. Вот одна из таких историй.
В конце пятидесятых годов (в это время отец Василий жил с семьей своего сына Александра) Гольчиковы, поднакопив денег, купили стиральную машину. Такие машины цилиндрической формы с носиком-шлангом для слива воды еще можно встретить кое-где в домах архангельских старожилов. Но отыскались недобрые люди, которые использовали это как повод для злой клеветы на отца Василия. И вот в самом центре Соломбалы, близ музыкальной школы, на доске объявлений появилась карикатура на него. На ней священник в рясе, с огромным красным носом тащил под мышкой злополучную стиральную машину. Карикатура сопровождалась комментарием – куплена-де машина на нечестно нажитые деньги.
По рассказам тех, кто знал отца Василия, его сразило не столько появление карикатуры, сколько клевета. Мы уже имели возможность убедиться в том, что он никогда не поступал против совести. И это касалось как вопросов веры, так и житейских ситуаций. Но "стрелы клеветы" причинили ему большую душевную боль. И тогда поспешил к нему на помощь его приятель и сослужитель по соломбальскому храму, отец Николай Андреевич Вотчинский.
...Тут Дима вспомнил, что отец Николай похоронен тут же, за церковным алтарем. Вот он глядит с фотографии, что укреплена на могильном кресте. Удивленно поднятые вверх брови, большие, торчащие вверх усы. Кажется, словно человек с фотокарточки сейчас скажет что-то очень доброе или смешное.
Дима никогда не видел отца Николая. Он умер в 1966 году, когда Диминым родителям было чуть больше лет, чем сейчас самому Диме. Впрочем, и крестный знал о нем только по рассказам. Был отец Николай Вотчинский высокого роста, с добрыми серыми глазами и огромным красным носом (у него на носу была доброкачественная опухоль, которую впоследствии удалили). Особенно любили его дети, которые нисколько его не боялись. Кстати, он прекрасно находил общий язык с детьми. Охотно крестил их, причем нередко без всякой платы. Одна соломбальская прихожанка, Тамара Николаевна, рассказывала, как по ее просьбе отец Николай Вотчинский крестил на дому ее внука. В качестве "платы" батюшка попросил ее собрать в доме всех тех, кто хотел бы креститься. И таинство это совершил над ними безвозмездно. Особенно же много об отце Николае рассказывала бывшая медсестра онкологического диспансера Степанида Григорьевна Анненкова. Она знала отца Николая как пациента. В конце пятидесятых годов тот лежал в онкодиспансере, где ему и удалили опухоль носа.

Иерей Николай Вотчинский

По словам Степанады Григорьевны, отец Николай, как и отец Василий, прошел через все круги лагерного ада. Разумеется, и он выстрадал свою веру. Ведь достаточно было ему совершить "одну-единственную" уступку гонителям – отречься от Православия, он получил бы свободу. И безбедная жизнь ему как человеку с высшим светским образованием (помимо Духовной семинарии) тоже наверняка была бы обеспечена. Но он предпочел вытерпеть любые гонения и муки, но не отказаться от веры, не снять священнического сана. Его мытарства по тюрьмам и лагерям длились почти четверть века... Они надломили его. Но все же полностью сломить не смогли.
Отец Николай обладал удивительным даром утешения. Пожалуй, его можно было бы назвать "утешительным батюшкой", как в книге Б.Ширяева о Соловецком концлагере "Неугасимая лампада" прозывался обладавший тем же даром отец Никодим. Куда бы ни заносила судьба отца Николая Вотчинского, он умел подбадривать товарищей по несчастью всевозможными шутками и прибаутками. Благодаря своему умению рассказывать смешно о самом страшном и не терять веры и оптимизма даже на краю гибели он выжил сам. И помогал выжить другим. Он делал это и в лагерях, и позднее, в скорбных стенах онкологического диспансера.
Вот один из рассказов отца Николая про его лагерные мытарства. Известен он благодаря С.Г. Анненковой. Как-то на ночном дежурстве она услышала смех в палате, где лежал отец Николай. Впервые она, опытный медработник с немалым стажем, слышала такой веселый смех в "доме печали". Оказывается, происходило это благодаря неунывающему отцу Николаю, который рассказывал соседям по палате некую "презанятную историю":
– Дали мне лопату, послали дорогу чистить. Да она, злодейка, не хочет слушаться... Прямо беда! Надзиратель, и тот руками развел: "Да что же мне с тобою, поп, поделать?.." Привел меня в барак, где рукавицы шили. А там их на столе, раскроенных, вот такая гора... " Вот, – говорит, – смотри, поп. Это твой последний шанс. Сошьешь 15 пар за день, пожалуй, живым останешься". А я стою и думаю: все, пропала моя головушка. Я ведь с иглой-то управляться умею не лучше, чем с лопатой... И стал я Богу молиться : "Господи, Один Ты моя надежда – помоги мне эти рукавицы сшить. Иначе конец мне". Поплакал-поплакал, да и давай иглой ковыряться. И ведь услышал Господь. Не 15, а 30 пар дал сшить. И так – весь остальной срок"...
Конечно, веселость отца Николая во многом была мнимой. Бывало, что, читая в храме проповедь, батюшка иной раз без причин вдруг начинал плакать. Немного успокоившись, объяснял прихожанам: "Не осудите, братие. То – боль моя". Иногда, когда душевная боль становилась совершенно невыносимой, он коротал время в обществе "графинчика" с коньяком, пока не нашел-таки в себе силы прервать эту небезопасную дружбу... Но крайне редки были те минуты, когда самообладание оставляло его. Он понимал: как священник он обязан утешать других. И если не быть, то хотя бы казаться самым сильным и стойким.
И вот, узнав о беде отца Василия, отец Николай поспешил к нему на помощь. Он явился к отцу Василию с заговорщическим видом и до смешного важным тоном произнес:
– Да, друже, и нарисуют же... И ряса вроде твоя. И машина-таки на твою похожа.
А потом, многозначительно потерев свой огромный красный нос, с торжеством добавил:
– Ан нос-то все равно мой!
И от этой незатейливой шутки у отца Василия потеплело на душе. Таким вот "утешительным батюшкой" был отец Николай... И такие вот незаслуженные обиды приходилось терпеть священнослужителям во времена "воинствующего атеизма"... Причем не только им самим, но и их домочадцам. Сын отца Василия, Александр, рассказывал, что, когда он служил в армии, ему предлагали отречься от веры и от отца-священника. Но он отказался совершить это предательство. Тогда в отместку его отправили служить в отдаленный гарнизон. Такие испытания на верность православной вере в те годы пришлось претерпеть многим людям. И вечная память и добрая слава тем, кто выдержал их с честью.
...Пока крестный рассказывал Диме про "утешительного" отца Николая, к ним подошла Клавдия Ивановна Бабкина. Старушке этой, очень живой и говорливой, было около 80 лет. Она ходила в соломбальскую церковь с давних времен, так, что помнила даже предшественника отца Василия, священника Григория Басалаева... Маленького роста, худенькая, общительная, Клавдия Ивановна сразу же вступила в разговор об отце Василии:
– Это ведь такой батюшка был! Он почти всех соломбальских крестил. Как идешь мимо его могилки, люди, совсем незнакомые, проходят мимо и крестятся. Говорят: "Такой замечательный батюшка. Мы у него все крестились". Он людей умел любить. В любое время, днем и ночью, к нему шли. Бывало, придешь, а у батюшки кто-то сидит, плачет. Стало быть, с бедой пришли... А он-то успокаивает, словно убаюкивает...
Отца Василия и неверующие уважали. Он ведь был и охотник, и рыболов, и начитан. Я все удивлялась – книг у него было видимо-невидимо. Пушкин, Писемский, Куприн... И журналы всякие он выписывал, и читал. Не только церковные. И "Огонек" выписывал, и "Природу", и "Цветоводство". На любую тему с ним можно было говорить. При мне как-то начальник его сына приезжал. Ну, разумеется, неверующий. С предубеждением к батюшке. А как поговорил с отцом Василием, так диву дался. Потом, как вышел на улицу, только и сказал: "Первый раз такого умного и порядочного человека вижу". Вот так-то!
Отец Василий, он праведной жизни был. Ему Божия Матерь во сне явилась. И велела сделать киот на икону Богородицы "Скоропослушницы", что у правого клироса. Он нашел мастера, и тот сделал. По сей день тот киот-то жив... А еще он предсказал, что его владыка отпевать будет. Говорил: "Скоро к нам владыка приедет". И что же? Шестого апреля, накануне Благовещения, служил он литургию в Ильинском соборе с владыкой Никоном (Клавдия Ивановна говорит об епископе Никоне (Фомичеве), который, между прочим, любил бывать в соломбальском храме и очень уважал отца Василия). А обратно отказался, чтобы его на машине довезли, и автобусом поехал. Не любил он почета, держался по-простому... Немного до дому не дошел, стало ему плохо. Присел на тумбу у дороги, послал за дочерью. Да только успел ей сказать: "Аня, я сегодня причащался". И все, язык отнялся. Около суток в больнице пролежал и умер. Многие тогда говорили: "Батюшка-то умер как святой". И точно, слова его сбылись. Ведь сам владыка Никон приехал его отпевать...

...Вот что услышал Дима у могил отцов Василия и Николая. И как-то сразу такими близкими стали ему эти два священника, служившие в одном храме и умершие в один и тот же год. Два исповедника, выстрадавшие свою веру и пребывшие ей верными до конца. Два праведника, добрая память о которых продолжает жить и после их кончины. К каждому из них применимы слова святого апостола Павла: подвигом добрым я подвизался, течение совершил, веру сохранил, а теперь готовится мне венец правды, который даст мне Господь, праведный Судия, в день оный; и не только мне, но и всем, возлюбившим явление Его (2 Тим. 4, 7–8). Дима, как и мы с вами, знал их только по рассказам других людей. Но виделись они ему не чужими и чуждыми, давным-давно умершими людьми, а живыми, близкими и любимыми. И еще вспомнились тут ему читанные когда-то и запавшие в сердце слова православного иеромонаха-американца, отца Серафима Роуза, о том, что в наше время "нам надо сильно стремиться, чтобы просто выжить как православным христианам". На своем, еще небольшом жизненном опыте Дима сознавал жестокую правоту этих слов. Но он был уверен в том, что пример российских подвижников, мучеников и исповедников недавнего прошлого может помочь нам, их потомкам, вынести все искушения нашего времени и остаться верными Православию.

"Соборе святых русских, полче Божественный, молитеся ко Господу о земном Отечестве вашем и о почитающих вас любовию".

Монахиня ЕВФИМИЯ,
Архангельск