Военные священники: история и современность

Одна из характерных примет нынешнего времени, не столь явно бросающаяся в глаза, как, скажем, социальные беды или новинки электронных технологий, но вместе с тем являющаяся ярким примером кардинальных перемен, происшедших в нашей жизни и в сознании многих, – это возникновение взаимоотношений между Русской Православной Церковью и Российской Армией. Наблюдается отчетливое движение их навстречу друг другу. Меня как человека верующего это особенно радует. Помню, как во время службы в Советский Армии я был вынужден глубоко прятать, как и многие тогда, свои религиозные убеждения. Перед глазами так и стоит картина из прошлого: как-то наш замполит во время самочинного обыска обнаружил в записной книжке сержанта срочной службы некое подобие молитвы – наивный по форме рифмованный набор просьб ко Господу спасти и оборонить автора от опасностей и трудностей армейской жизни. На лице нашего замполита во время чтения этой записки выразилось столько ненависти, такая судорога кривила его рот, произносивший имя Спасителя, такие угрозы рвались из его груди! Нет тех кар на земле, которых он бы не посулил несчастному сержанту. Да мы и без того знали, что “залететь на религии” в солдатской жизни значило в лучшем случае обречь себя на различные неприятности – назначение вне очереди на самые грязные, тяжелые работы, недопущение к занятиям с оружием, снятие с боевого дежурства и другие меры, превращающие солдата в изгоя, в худшем – это мог быть и сумасшедший дом и даже тюрьма... Все здесь зависело от “идеологической подкованности” офицеров, амбиций замполитов и прочих факторов. Хотя формально никто верить в Бога не запрещал! Надеюсь, эти страшные времена в нашей армии канули в Лету.

Бердичевская икона Божией Матери – палладиум (воинская святыня). Богоматерь на иконе уподоблена библейскому образу Давидова столпа со щитами и оружием, служившего защитой Иерусалима. По преданию, явилась воину-казаку на месте основания г. Бердичева

Орден Святого Георгия IV степени

Весь опыт жизни при богоборческой власти выявил бездуховность идеалов, опирающихся на материалистические идеи, показал, что идоло- и кумиропоклонство под личиной атеизма порождают прямой нигилизм, разрушающий устои общества. И в первую очередь это разрушение касается армии, так как в армейской среде в силу ее специфики любые процессы вызревают быстрее и протекают заметнее. В обычной жизни растворенные статистическим распределением на остальное население, все негативные явления нашей жизни в казарме приобретают особо концентрированный характер, выливаясь в то, что именуют “неуставными отношениями”. Удивительно ли, что армия стремительно стала терять свой былой авторитет в обществе. Из почетной обязанности она превратилась в тягостную, рабскую повинность, этакую вооруженную службу-барщину на государство.

И вот в этих сложнейших обстоятельствах наиболее умудренные опытом военачальники видят спасительный выход в возвращении идеалов, традиций и обычаев Русской армии, на протяжении веков бывшей оплотом и хранителем чести Российского государства. Многие нынешние офицеры, ища консолидирующее духовное начало, сплачивающее, помимо дисциплины внешней, армейский коллектив дисциплиной внутренней, основанной на идеалах смиренного служения Богу, людям и обществу, сами обращаются к вере и ведут за собой подчиненных в храм.

На всем протяжении существования Российской императорской армии именно вера в Бога духовно укрепляла воинов, от рекрута до фельдмаршала, вдохновляла их на подвиги, отблески которых и по сей день сияют на знаменах нашего воинства, стремящегося ныне стать восприемником традиций былого.

Даже при беглом взгляде можно обнаружить некоторое сходство армейского служения, вернее, его идеала с монашеским подвигом. Ведь чем отличается монашествующий от остальных людей-мирян? Он принимает на себя обеты послушания, нестяжания, безбрачия. Пожалуй, только безбрачия и не требует армейский устав! Да и то сказать, при службе в армии брак становится, пожалуй, еще одним дополнительным испытанием! А в остальном? Полное и беспрекословное подчинение любым приказам начальника, даже если заранее известно, что они обрекают тебя на смерть ради жизни других, это ли не высшее проявление смирения? А перенесение безропотно “всех тягот и лишений воинской службы”, как говорится в тексте присяги? А сама присяга? Дававшаяся раньше перед Богом клятва с целованием креста делала невозможным даже помыслить о предательстве. Сбежав от суда людского, от Суда Божиего не спасешься. Не от того ли так стойки и непоколебимы были русские воины, противостоявшие не только зримому противнику, но и врагу духовному, с верою шли они в бой, с сознанием того, что душа их чиста перед Богом и коли суждено умереть, то милостив будет Господь к воину, до конца исполнившему долг свой!

Для военачальника, коему волей Божией было дано право отправлять людей на смерть, только вера и была истинным спасением и опорой в ответственном его служении. Недаром многие русские князья, известные своими воинскими подвигами, канонизированы как святые.

Перед великой битвой благоверный князь Димитрий, впоследствии прозванный Донским, искал духовной поддержки у Преподобного Сергия Радонежского, известный по былинам богатырь Илия Муромец, свою жизнь положив на служение людям, в старости постригся в монахи, подвизался в пещерах Киево-Печерской Лавры и сподобился быть канонизированным. Мощи его нетленными сохраняются среди мощей иных печерских святых.

Многовековые традиции соединяют армию и Церковь. Ныне, когда священник не в диковинку в воинской части, а слова “наш полковой храм” звучат так же естественно, как и век назад, и, впрочем, с еще большей гордостью и торжественностью, нежели в прежние времена, когда это было обыденностью, неотъемлемой частью жизни армейского коллектива, – в этих обстоятельствах хорошо бы перелистать страницы истории военного духовенства и затем посмотреть, как современные священники возрождают это служение.

В допетровской Руси духовные лица временно прикомандировывались к полкам патриаршими приказами или распоряжениями царя. При Государе Императоре Петре Великом система эта, как, впрочем, многие другие институты государства, подверглась решительному реформированию. По воинскому уставу 1716 года при каждом полку должен был состоять священник, а указом 1719 года велено было во флоте на каждом корабле иметь по иеромонаху.

В 1815 году при образовании главного штаба Его Императорского Величества в состав его была введена новая должность обер-священника с подчинением ему духовенства гвардии, а позже и гренадерского корпуса. Штабной обер-священник назначался по усмотрению Императора, а обер-священник армии и флота подбирался из кандидатов, предложенных Священным Синодом.

12 июня 1890 года высочайшей властью было утверждено “Положение об управлении церквами и духовенством военного и морского ведомств”, введено звание “протопресвитера военного и морского ведомства”, который избирался Святейшим Синодом, утверждался Императором и находился непосредственно в подчинении Синода. В 1891 году в ведомстве протопресвитера военного и морского духовенства числилось 12 соборов, 2 домовые церкви, 306 полковых, 12 крепостных, 24 госпитальных, 10 тюремных, 6 портовых, 34 при разных учреждениях. Общим числом – 407 храмов. При них духовных служителей – 569 человек. Из них 29 имели академическое образование, 438 – семинарское и 102 – училищное и домашнее.

Духовному служению пастве, включавшей в себя значительную часть военных моряков, посвятил свою жизнь священник Иоанн Сергиев, известный всей Православной России как святой праведный Иоанн Кронштадтский. Отец Иоанн служил в храме, расположенном в городе-крепости Кронштадте – главной базе Балтийского флота. Его проповеди собирали до десяти тысяч человек, со всех краев России приходили мешки писем и телеграмм с просьбами его молитв, духовного совета и наставления. Неимущие люди находили в его лице истинного пастыря и заступника, не только молитвенного, но социального служителя и организатора множества добрых и благотворительных дел и начинаний. Стоит ли говорить, что военнослужащим, людям, от которых служебный долг может потребовать в разгар праздника оставить семью и близких и через несколько часов положить живот свой на алтарь Отечества и которые поэтому должны пребывать в особой духовной чистоте, отец Иоанн уделял особое внимание и как молитвенник о душах их, и как духовник, и как радетель об устроенности их службы.

Не стоит забывать и о том, что военные батюшки исполняли свой нелегкий священнический и воинский долг вместе и наравне с офицерами и солдатами. Они бывали во всех осадах, походах и сражениях, в которых принимала участие Русская армия. Совершали кругосветные путешествия на военных кораблях в составе их экипажей, ходили с экспедициями, организованными при участии военного ведомства. При этом военные священники проявляли непоколебимую стойкость духа, порожденную верой в Бога, учили окружающих не страшиться и не роптать в опасности и беде.

По данным, которые можно обнаружить в открытых архивах, к началу нынешнего века более ста священников были награждены наперсными крестами на черно-золотой Георгиевской ленте, этой высшей наградой, предназначенной для военных священников. Но, кроме того, известны имена и подвиги нескольких священников-кавалеров офицерского ордена Cвятого Георгия 4-й степени.

Первым кавалером такого ордена стал священник 19-го егерского полка отец Василий Васильковский, герой Отечественной войны 1812 года. Под Витебском был он ранен осколком ядра в щеку, но остался в строю и вышел с поля боя лишь когда получил ранение в грудь. Под Малым Ярославцем отец Василий был ранен в голову.

Вторым Георгиевским кавалером стал священник Иов Каминский. При переправе через Дунай в 1829 году отец Иов сел в лодку вместе с солдатами и при штурме неприятельских батарей первым ступил на вал. В том бою он получил тяжелое лицевое ранение пулей.

Третьим был протоиерей Могилевского полка Иоанн Пятибоков, прославившийся как герой во время кровопролитного штурма турецких батарей на Дунае в 1854 году. Когда наши войска дрогнули и смешались, отец Иоанн возложил на себя епитрахиль и, взяв в руки крест, выступил перед солдатами, сказав: “С нами Бог, ребята, и да расточатся врази Его... Родимые, не посрамим себя! Сослужим службу во славу святой Церкви, в честь Государя и на утешение нашей матушки Руси! Ура!” Взойдя на стену укрепления, священник получил две контузии. Пуля отбила левую сторону креста, бывшего в руках отца Пятибокова, картечь порвала епитрахиль. Штурм окончился полной нашей победой.

Вот так обходились тогда в русской армии без “заградбатов”, “карательных рот” и прочих злодейств над своими же солдатами. Слово священника привело их в бой! И ведь ничего особенного вроде бы и нет в этих словах, много раз сказанных и слышанных и до него и после, но отчего-то даже и сейчас, читая их, ясно видишь и Пятибокова, и солдат, и тот бой и относишь их к самому себе: а ты смог бы так? Велика сила слова пастыря!

Четвертым награжденным орденом Святого Георгия был священник Иоанникий Соколов, служивший в 45-м флотском экипаже и участвовавший в Крымской кампании.

В 1904 году в числе героев-священников стал известен батюшка Восточно-Сибирского полка отец Стефан Щербаковский. 18 апреля 1904 года 8 тысяч русских солдат противостояли на реке Ялу 50 тысячам японцев. Место священника во время боя – в перевязочном пункте. Он ободряет раненых и напутствует умирающих. Находиться или нет под огнем зависит от его доброй воли. В этом страшном бою отец Стефан Щербаковский шел с крестом в руках впереди 11-го Восточно-Сибирского стрелкового полка, прокладывавшего себе дорогу сквозь полчища японцев. При этом он был ранен двумя пулями, но остался жив. В сообщении о его подвиге говорилось: “Отец Щербаковский покрыл вечной славой русское духовенство, которое и в мирных селениях руководит народной жизнью, и на поле брани воодушевляет воинов”.

Как видим, есть чему поучиться у военных священнослужителей старой России. Но истины ради заметим, что и нынешние пастыри стараются соответствовать своим служением памяти героических предков.

Георгиевский комплект облачения военного священника, выполненный к юбилею Отечественной войны 1812 г. и 300-летию Дома Романовых

Награду Святейшего Патриарха орден Преподобного Сергия Радонежского вручает начальнику войск химзащиты генерал-полковнику С.В. Петрову архиепископ Костромской и Галичский Александр

По сообщению ИТАР-ТАСС, недавно впервые в истории Российского флота один из иерархов Русской Православной Церкви отправился на борту современнейшей атомной подводной лодки в дальний поход в качестве члена экипажа, исполняя при этом пастырские обязанности. Им был епископ Петропавловский и Камчатский Игнатий (Пологрудов), который, готовясь к этому беспрецедентному походу, прошел полное медицинское обследование и был признан годным для несения службы на подводном крейсере. Владыка прошел также обязательный для каждого подводника курс военно-технического обучения, включавший в себя даже и водолазную подготовку. Епископ Игнатий получил благословение на этот поход от Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II, а также разрешение от командующего Тихоокеанским флотом адмирала Куроедова. В течение четырех недель, пока подводный крейсер “Томск” совершал переход подо льдами Арктики, епископ Игнатий духовно окормлял моряков – членов экипажа. За время плавания восемь подводников приняли святое крещение. По окончании похода епископу Игнатию по приказу адмирала Куроедова было присвоено звание капитан-лейтенанта флота.

Большинство нынешних священников знают об армии и ее проблемах не понаслышке: многие сами отслужили срочную службу в войсках солдатами или после окончания вузов в качестве лейтенантов выслуживали двухгодичный срок. Поэтому, пожалуй, проблемы нахождения общего языка между священниками, с одной стороны, воинским командованием, солдатами и сержантами срочной службы – с другой, возникнуть не должно. И если в силу каких-либо причин, чаще всего финансовых, в части, на корабле или в военном училище невозможно устроить свой полковой храм, то священник любого близлежащего храма с радостью примет желающих помолиться и исповедаться. А каждый вновь открытый или построенный полковой храм – это еще один шаг к возрождению традиций Российской Армии. В прошлом, 1998 году, по Промыслу Божию, была вновь открыта церковь на корабле № 1 нашего Военно-Морского Флота, имевшем славную 102-летнюю историю, но долгое время бывшем символом революционных потрясений и катастроф, – крейсере “Аврора”. Ему вновь выпала историческая миссия – быть первым кораблем нынешнего флота с действующим походным храмом. Церковь разместилась там же, где и была на боевом крейсере до революции. Ее освятил настоятель главного морского собора России – петербургского Николо-Богоявленского – отец Богдан.

Словно с одра тяжелой духовной болезни встаем мы на ноги и делаем первые неуверенные шаги. Но наш путь к выздоровлению уже начат, и с каждым новым шагом мы крепнем, и поступь наша становится уверенней. Как это сказал отец Иоанн Пятибоков под огнем турок? “С нами Бог, ребята, и да расточатся врази Его! Родимые, не посрамим себя!”

Валерий ЯРХО

Мысли о русском солдате

Предлагаем нашим читателям несколько мыслей генерала М.И. Драгомирова, высказанных им в начале нашего столетия, – нам кажется, они не устарели и почти век спустя.

Уметь страдать, уметь умирать – вот основание солдатской доблести, свойственное русскому солдату в высокой степени; недаром про него сказано, что его “мало убить, а нужно еще повалить” – сказано врагом, а не другом.

Откуда берется эта стойкость? Она есть результат особенностей русского простого человека и суровой обстановки, в которую мать-природа его поставила. Помощник своего отца в тяжелой крестьянской работе чуть не с детства, несущий ему скудный обед в поле, иногда чуть не за десять верст; помощник в слякоть, ветер, холод, доходящий до тридцати градусов, иногда больше, русский парень исподволь закаливается в самоотвержении, терпении, выносливости; с малолетства уже он привыкает страдать, привыкает спокойно смотреть в глаза смерти; с малолетства и словом, и делом осваивается с истиной народной поговорки: “Двум смертям не бывать, одной не миновать”.

Что же нового может показать война человеку, получившему эту естественную выдержку? К лишениям и продолжительным движениям ему не привыкать стать; голод он знал и дома; за редкими исключениями, он в солдатстве ест даже лучше, нежели ел в семье; расстается он, правда, с любезным тулупом, но теперь в зимние кампании ему и на службе дают полушубки. Правда, на войне стреляют и колют; но ведь это только в бою, а кому же не известно, что военный ждет иногда боя, как праздника, как развлечения от удручающей монотонии невыносимых лишений, бесконечных маршей и ночевок?

... В высокой степени свойственно русскому солдату добродушие с примесью своеобразного юмора. Так и рисуется перед глазами блокада Плевны.

Солдаты сидят в траншеях, дно которых обратилось в топкую грязь от растаявшего снега; холодно, сыро и голодно, уже три дня обходятся без сухарей. Вдруг хохот. Офицер спрашивает: “Что такое?” Виновник хохота, потупившись, отвечает: “Так, ваше благородие, мы промеж себя. Товарищ жалится, что сухарей не везут, думает, что начальство не распорядилось. Я ему и говорю: коли не везут, так и не нужно. Это султан заспорил с нашим царем. Султан сказал: – Погоди, напою своих солдат пьяными, они все твое войско и перебьют”. – “Ну нет, врешь, я своим три дня есть не дам, они всех твоих пьяных и поедят”.

Много нищих кормится от скудной трапезы солдата. Не один ребенок, брошенный случайностями войны на произвол судьбы, был отогрет на солдатской груди, спасен от голодной смерти крохами солдатского пайка. И не с одним пленным он делится последним куском хлеба вслед за ожесточенным остервенелым боем. В Турции, когда по окончании кампании началась посадка войск на суда для отправления в Россию, солдаты со слезами расставались с небольшими осликами, называемыми “могарами” и обратившимися у солдат в “макаров”. “Помилуйте, ваше высокоблагородие, – а капитан не хочет брать его на пароход, – неужто же его так и бросить?” Логика русского солдата в этом случае очень проста: “Не сдыхать же ему, как собаке, не по своей воле воюет – тоже погнали”.

И в этом открывается новая великая черта русского солдата – полное отсутствие какой-либо позы, рисовки. Он и в мысли не имеет, что приносит великую жертву. Ему и в голову не придет вменять это себе в заслугу; равно как не придет в голову себя подбадривать похвальбами, славой. Одним словом, между русскими солдатами нет героев, а есть только люди, исполняющие свой долг даже до смерти, но исполняющие его просто, от сердца, потому что как же может быть иначе? Коли приказано, так нужно сделать: вот и все. Та сила и велика, которая не сознает своего величия.

При стойкости, выносливости, высоком предрасположении к повиновению русский солдат жив, мягок, восприимчив, предан безгранично начальнику. И потому обучение его военному ремеслу чрезвычайно легко, если только оно ведется спокойно, терпеливо, без запугивания, без обременения не идущими к делу мелочами и, в особенности, без пиления. Последнего он не выносит: он легче примирится даже с жестокой, лишь бы быстрой, расправой, нежели с педантическим приставанием через час по ложке... Накажи и забудь – вот идеал русского солдата.

Великий знаток русского человека, Суворов, ни в одном месте своей бессмертной “Науки побеждать” не указывает земных наград за доблесть, а прямо мотивирует солдатские обязанности в бою так: “Умирай за Богородицу, за Пресветлейший Дом – Церковь, Бога моли – вот и все”. В этом глубокое понимание духа русского солдата. Он знал, что ему не нужны приманки славы, величие подвига, он знал, что от него нужно требовать только готовности умереть, а великие подвиги придут сами собою.

Умирает русский солдат просто, точно обряд совершает... Принеся родине жертву высшей любви, он отправляется на Тот Берег со спокойною совестью, ибо претерпел до конца, а претерпевый до конца спасен будет.

Публикация А.Савельева